Книга Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

Профессор подскочил к своему мальчику, который уже не сидел спокойно на спальной полке, а взлетал в узком пространстве купе. Сергей же со злобой хмыкнул и выскочил в холодный тамбур, туда, где гудели курильщики. Евгений Николаевич неожиданно даже для себя перешёл на английский:

— My God, Alex, my God! Спи, тебе надо уснуть, утром всё увидишь по-другому. Ах, сынок, сынок, тебе не следовало атаковать этого приятного молодого человека. Ты нанёс ему рану. Но сейчас забудь и усыпай, я тепло укрою тебя. Вот так, закрывай глаза. Не думай ни о чём. Я всё улажу. Хорошо? Спи…

Ещё долго Евгений Николаевич мурлыкал на английском около драгоценного наследника, пока не успокоил его и не окутал сном, а после без труда поймал Сергея на вылете из тамбура в соседнее купе, переполненное алкоголем и возрастными девочками. От молодого человека уже несло дешёвым виски, он чувствовал себя сильным гражданином великой Америки и принимал заигрывание бывших соотечественниц. Профессор схватил его за руку и очень быстро застрочил на английском:

— Сергей, вам следует немедленно вернуться на своё место и лечь спать. Немедленно. Кабацкие пьянки до зари оставьте в прошлом, иначе придётся забыть об американской мечте. И главное, никто не даст гарантию, что наутро вы досчитаетесь денег, документов, билета до Нью-Йорка и будете в состоянии добраться до аэропорта и пройти контроль.

Серёжа покорился не столько вразумительному содержанию, сколько тембру чистой английской речи, которую он осваивал в рамках TOEFL, и резко закончил любовное приключение с возрастной девочкой в джинсовке.

Насыщенная духами и помадой девушка вынырнула из пьяного купе, профессор улыбнулся ей, подозревая, что захватчица вернулась за трофеем. Трофей же на полусогнутых маскировался за широкой спиной спасителя и сумел скрыться, юркнув‑таки в родное купе. Возрастная девочка с разочарованием поглядела в лицо виновника катастрофы её личной жизни и выпустила из ярких уст грубую нецензурщину. За годы эмиграции профессор отвык от такой экспрессии и даже получил удовольствие, но общение решил не продолжать и последовал за Сергеем.

— Я очень рад, что вы, — сказал профессор, усаживая его на постель, — последовали моему совету, а теперь хочу извиниться за своего подопечного. Прошу, оставьте его слова без внимания, мальчик переживает глубочайшую трагедию из-за внезапной гибели матери. Они были по-настоящему близкими людьми, да, и очень одинокими. Алекса постоянно преследует страх остаться одному в этом мире, да, он очень юн, ребёнок, об окружающих судит только со своей колокольни. Оставить мать, даже ради США, ему представляется страшным преступлением. Вот так вот в общих чертах. Я и сам когда-то именно так и поступил… Алекс — очень милый и добрый мальчик, простите его, тем более что он сам не рад… Обещаю, утром у нас всё будет гладко, миролюбиво. — Профессор с трудом уложил второго подопечного спать, не позволяя ему вставить ни слова, и окончательно закрепил дружбу презентацией своей визитки и открытой улыбки. — Вот моя визитка, здесь есть адрес электронной почты, сайта в Интернете, телефоны. Давайте не будем терять связь! Америка так огромна, потеряться несложно. А мы с Алексом всегда будем рады оказать помощь дорогому соотечественнику. — Евгений Николаевич до отказа повернул ручку в замке и уснул, едва коснувшись ухом подушки. Слова благодарности Богу сорвались с его губ. Казалось, молитвы он дошёптывает в темноте.

И вскоре под свою скрипучую колыбельную московский поезд баюкал трёх белорусских американцев.

Утро радостью света залило купе и щекотнуло Сергея по ресницам. Он вскочил, взлохмаченный и примятый, и тут же улыбнулся. Стол накрыт. За столом студент и профессор Стэнфорда, причёсанные и умытые.

— Прошу, присоединяйтесь к нам, — сказал профессор и взмахнул вилкой из пластика.

— Я счастлив! — ответил гость профессора и подвинул к себе блюдце с помидорами и ломтиками ветчины.

Когда он набил рот, Алекс опустил глаза и попросил прощения. Сергей тут же перебил своего юного попутчика, махнув рукой: «Оставь, пацан, забыто, не кипишуй. Давай, уничтожай еду, завтра белорусского уже не попробуешь!»

— Как верно подмечено! — восхитился профессор и завёл своих собеседников в любимое русло науки. Его гладкие щёки блестели свежестью, а завитки с восторгом вздрагивали на богатырской шее, когда он выводил новое па из физики.

— Это логическое завершение хаоса девяностых, — подвёл он итог. — В двадцатые годы Белорусская академия наук и БГУ — это было уникальное созвездие учёных, мощнейшая школа для студентов. Великий Эйнштейн выбрал именно БССР для дальнейшего проживания и научной работы, когда из-за нагрянувшего фашизма решил покинуть Германию. Правда, Сталин запретил въезд великому гению, двум великим было тесно в России, и Эйнштейну пришлось уехать в США. Вот такая грустная история. У меня сложилось мнение, что многие наши, советские, выдающиеся учёные повторили путь этого гения. До сих пор мы не нужны своей родине и вынуждены уезжать. — Евгений Николаевич нахмурил индейские брови. — На сегодня рынок сбыта своих собственных мозгов можно получить только в Америке, у нас на родине упорно не пропускают закон об интеллектуальной собственности на информацию, а это основа, понимаете, основа рыночного механизма. — Профессор, размахивая руками, склонял юношей к своей колокольне. — Вот вы, Сергей… Насколько качественно вы учились, каков средний балл диплома? — Евгений Николаевич прищуривает глаза, включая молодёжь в новое исследование.

— Неплохой, где-то 8,2, типа того, — замявшись, ответил Сергей. В душе он был уверен, что его новые друзья имеют высший балл.

— Это по относительной шкале. А по абсолютной? — Профессор напустил замысловатости во взгляд и не желал отставать от Сергея. — Вы сказали, что работали уже с третьего курса на своего работодателя, пропуская зачастую занятия. Это катастрофа, глобальная катастрофа, потому что множество отечественных студентов поступают точно так же. Потраченное на заработок время надо было использовать на эффективное получение знаний, тогда не только бы поднялся ваш дипломный балл, но и вы как специалист и гражданин имели бы куда более значимый вес. А следовательно, получили бы лучшую работу, лучшие деньги, лучшее сознание. Поймите, человек должен в своей жизни достигнуть максимума, задействовать все свои таланты, выложиться на все сто. А упущенное время — первый и главный враг этого процесса. К сожалению, Серёжа, вы своё время частично упустили. И эта работа, пусть даже в США, далеко не самое оптимальное занятие для вас. Не стройте иллюзий на этот счёт.

Сергей смутился и покраснел, профессор умел быть убедительным. Алекс чувствовал себя уверенней, потому что не пропустил ни одного занятия и его средний балл составил 9,6.

— Студенты Стэнфорда так не поступают, — закинул ногу за ногу профессор и тряхнул чёрными кудрями. — «Заработок вместо знаний» — вот девиз современного русского студенчества. В моём университете молодёжь одержима учёбой, отстающих просто не переводят на другой курс. Представить сложно, что какой-то мой студент пропустил лекцию, семинар или наши занятия в лаборатории, потому что выполнял поручение Beckman Instruments, Admiral Corporation или Hewlett-Packard. Этого просто не может быть! — Евгений Николаевич взмахнул руками, как знаменитый дирижёр, его огненный взгляд расплавил оконное стекло скорого поезда, взмыл в небо и распался на тысячи горящих искорок, пронзивших усталые облака и тяжёлый воздух. А потом профессор с удовольствием продолжил моральную пытку попутчика. — Вот скажите по совести, Серёжа, — сказал он, впиваясь индейским взглядом в молодого человека, упавшего на спинку спального дивана, — что вас заставило бросать учёбу? Тяжёлое материальное положение? Вряд ли. Родители за обучение не платили, стипендию вы получали, проезд на общественном транспорте бесплатный, — профессор загибал пальцы, — проживание почти бесплатное. Остаётся питание, но на сегодня любая семья в состоянии прокормить своё чадо, тем более получающее высшее образование. На приличную одежду можно заработать на каникулах. Или вы всё же голодали?